Виды литературы

Оккультная: можно лгать.

Художественная: если предупреждать о лжи, то можно лгать. 

Научная: нельзя лгать, но можно лишь критикой ограничиться.

Политическая: писать ответственно - лгать нельзя, обязательно честно созидать.  

Разве может зло быть нужным или лишним? Необходимым или чрезмерным? Нет, потому что любое зло невозможно. Возможно лишь стремление к злу – разновидность стремления к небытию, которого всегда нет. Мотивированные таким стремлением размышления, рассуждения, решения, разговоры и поступки стоит называть злыми, но НЕ злом как таковым. Злодей всегда стремится стать злом, но это желание тщётно в силу отсутствия зла, поэтому злодей, как и глупец – это разновидность абсурда, разновидность страдания, разновидность ошибочности. Иными словами, злодея нет, а вместо этого происходит лишь отрицание добром доброты, лишь отрицание добром добрых принципов, суждений, намерений, изречений и умений. 

Точно так же, как для добра нет прекращения, для зла нет начала: оно безначально и конечно. Одно зло часто сменяет другое зло, временами добро может быть сменено каким-то злом, но прекратившееся зло возобновится никогда: добро начинается и продолжается в бесконечность. Разумеется, это всё лишь условности: любое добро предвечно подобно времени, поэтому нет у него и начала, а любого зла нет, поэтому и нет конца для этого нет. Речь о том, что количество доброты и премудрости, количество доброго и мудрого сущего весьма непредсказуемо (хаотично) и неравномерно (нелинейно) увеличивается, а все наши мотивы и действия – лишь частные проявления этого процесса.

Различие между болью и наслаждением всегда результат анализа. Нет различия между болью и наслаждением в опыте, поскольку нет опыта вне анализа. Вне анализа возможно лишь сознание. Например, я может наличествовать во сне без сновидений, а при бодрствовании я может безмыслить и бесчувствовать. Но боль возможна только как результат осмысления, обозначения и применения опыта. Боль можно забыть, боль можно выдумать, боль можно вообразить, боль можно перепутать с наслаждением, с приятным. А приятное и болезненное, в свою очередь, можно перепутать со статусным и унизительным, или с предсказуемым и случайным. Поэтому различие между наслаждением и болью всегда есть результат анализа опыта с той либо иной степенью сознательности.

Как и самоубийство, внемедицинское употребление чрезвычайных опьянителей – «тяжелых» наркотиков, как правило, означает или осознанное самопожертвование, или обусловленный самообманом (неврозом) душевный конфликт (психопроблему) – психоз. Свидетельствует ли психоз о значительном неврозе, о чрезвычайном самообмане? Нет. Свидетельствует ли чрезвычайный самообман о ничтожных ценностях? Нет. В связи с этим, я считаю, что Мексика, в которой уже много десятилетий свирепствует нарковойна, является более цивилизованной, более одухотворённой страной, чем, к примеру, Россия, Турция или Египет. Такой же цивилизованной, как и, например, Украина, Таиланд или Китай. Хотя и, на мой взгляд, менее цивилизованной, чем Грузия, Польша, Великобритания, Индия или Тибет. Ещё менее, чем США, Греция, Израиль, Франция и Япония. И ещё менее, чем Исландия, Германия, Норвегия, Дания и международная община в Ауровиле. Разумеется, это интуитивные оценки: в них мало научности. Но главный тезис вполне очевиден: наркопреступность мало соотносится со степенью цивилизованности, с одухотворенностью страны.

Считаю, что сторофермы* – фермы животных вида homo sapiens sapiens – могут чрезвычайно поспособствовать становлению евгеники (она же генетическая инженерия). Вполне возможно, что такие фермы смогут решить в будущем и проблему донорства органов и тканей, а также проблему суррогатного материнства. Но из-за противоречий в академической этике, а также из-за работорговли проект ферм животных вида homo sapiens sapiens лишён должного внимания со стороны власть имущих. 

* Термин «стор» введён украинским писателем – научным фантастом Ярославом Мельником в эротическом романе "Маша и постфашизм".

Считаю, что необходимо ввести лицензию, особенно в странах второго и третьего мира, на родительство. Хотя бы двухчасовой экзамен у практикующего психолога и консультацию у генетика.

Наиболее распространенный эффект ресентимента в романтических отношениях: худший в ценностно-психологическом измерении романтический партнёр обычно стремится сбежать от лучшего или уничтожить его. Насколько я могу судить, этот эффект весьма тщательно исследован художественной литературой и кинематографом, но почему-то современная академическая прикладная этика, аксиология, антропология, культурология и психология игнорируют фактор ресентимента в становлении романтических отношений. На мой взгляд, эта постыдная тенденция отчасти обусловлена (латентным) консерватизмом академических ученых, но в большей степени - их глупостью: романтизмом и нигилизмом, особенно идеализмом, интеракционистским дуализмом и материализмом. 

Почти во всех странах мира, на мой взгляд, выдающиеся (приверженные сократическим и более полноценным ценностям) личности составляют 0,01% населения. Как правило, заводить детей таким личностям следует лишь при условии наличия у них богатства. 

О восточноевропейских демографических проблемах

Вопреки распространённому заблуждению, восточноевропейцы обладают чрезвычайной мотивацией к деторождению и воспитанию потомков. Причём эта мотивация без особых изысков: статус в обществе определяется преимущественно богатством, а наиболее приемлемый обществом способ продемонстрировать богатство – завести детей. Мотивация эта ощутима, словно пинок в пах ранним воскресным утром, как правило, с ней вынуждены считаться даже самые отстранённые от общества и безразличные к политике граждане. В большинстве случаев эти мотивы и мотиваторы остаются вне рефлексии, но достаточно лишь чуть пообщаться с бесплодными парами, чтобы почувствовать всё (раз)очарование восточноевропейских семейных институций: ведь усыновленные дети, как правило, за своих детей не считаются. Иными словами, мотивация продолжить род у жителей Восточной Европы внушительная, словно последствия Чернобыльской катастрофы. Как же в регионе с такой значительной мотивацией случилась беда с демографией? Быть может, всему виной тлетворный пример пребывающей в упадке ещё со времён Шпенглера Западной цивилизации? 

В Западной Европе, Японии, США и других странах первого мира чрезвычайных проблем с демографией нет. Во всяком случае, таких проблем, как в Китае и Восточной Европе. Уменьшение доли белого население серьёзной проблемой можно считать лишь в случае, когда рука сама тянется от сердца к солнцу. Ведь в своём большинстве принятые Западом иммигранты по-настоящему ценят совершенство конституций стран первого мира, их правопорядок и сравнительную сознательность правительств. Возможно, при обороне от внешнего агрессора они мало чем лучше своих новых сограждан, однако в наступательной войне против своей родины они могут быть потрясающе эффективны. Учитывая технологическое превосходство стран первого мира, а также перспективы генетической инженерии, искусственных маток и экологически безвредных технологий, вряд ли есть смысл говорить о каких-либо чрезвычайных демографических проблемах в, например, Западной Европе. 

Если мотивация к деторождению в регионе Восточной Европы значительна до чрезмерности, а о тлетворном примере Запада вряд ли стоит рассуждать всерьёз, то почему же мы вымираем? Я считаю, что причины сокращения числа восточноевропейцев – это достаточная образованность, сравнительная бедность и безразличие к политике. Иными словами, мы достаточно умны, чтобы понимать, что заведение ребёнка продемонстрирует окружающим скорее нашу нищету, чем наше богатство, а наше безразличие к политике эту нищету и обуславливает. В такой ситуации чрезмерная и вульгарная мотивированность населения к продолжению рода лишь усугубляет демографические проблемы. Ведь создающие богатство инновации во многом обусловлены искренним творчеством, а здесь усердно творить без богатства может лишь лишённая, как в хорошем, так и в дурном смысле этого слова, сантиментов личность, какие встречаются редко везде, особенно среди мудрых, добрых и ответственных граждан. Таким образом, политическая безответственность граждан стран Восточной Европы обуславливает их нищету, нищета сокращает долю молодого населения, что в перспективе лишь умножает нищету, а значительная грубая мотивированность населения к продолжению рода только препятствует инновациям, которые могли бы эту нищету преодолеть. 

Решения демографических проблем Восточной Европы, как внимательный читатель уже мог заметить, доступно лишь два. Первое – уничтожение образования, и такой выбор уже, судя по всему, совершила Россия. Второе – умножение количества (и качества) политической ответственности. Как говорится, тема исчерпана.

Как часто нужно полноценность ценностей гражданина оценивать? Разумеется, ещё рано рассуждать над подобными вопросами: сначала следует создать движение ницшеанцев, создать университет Истинной Предельной Рациональности, а затем это движение должно стяжать доверие в большинстве стран. Но кое-что уже сегодня вполне очевидно: статус посредственности или выдающейся личности следует подтверждать время от времени, а текущие ценности тех, у кого статус ничтожества, следует проверять лишь по желанию. 

В этом столетии перед видом Homo sapiens sapiens лишь две геополитические альтернативы: или новый виток войн, катастроф и потрясений, или создание планетарного правительства. 

Предложенное Анри Бергсоном различие между творческой и нетворческой эволюцией чрезвычайно важно для постижения феномена старения, для создания истинной идеи старения. 

Я тот, кого всегда и везде нет: существование каждого сущего, поделенная на ноль бесконечность. Я могу идентифицировать себя с мыслью, и тогда я теряю свободу мышления. Я могу идентифицировать себя с идеей, и тогда я теряю свободу философствования. Я могу идентифицировать себя с теорией, и тогда я теряю свободу исследования. Я могу идентифицировать себя с практикой, и тогда я теряю свободу новаторства. Лишь без отождествления, лишь без самоидентификации я свободен.

Когда я слушаю песню Angel of Death группы Slayer о псевдонаучном творчестве доктора Иосифа Менгеле, предо мною словно приоткрывается сокровеннейшая правда современной геополитики. Эта песня, например, о том, что в глубине души хотят сделать с западноевропейцами (японцами, американцами, индусами – другими народами) большинство россиян. Но, поскольку они боятся ответных мер, то проявляют подобную жесткость к своим же согражданам. Или к самим себе.

Уилбер, написавший "Безграничное", и Уилбер, написавший "Краткая история всего" - это, несмотря на одинаковые ценности, две весьма различные личности. Поздний Уилбер стал существенно умнее, образованней. Если ранний Уилбер был больше похож на Children of Bodom, то Уилбер поздний больше напоминает мне Irong Maiden или Dimmy Borgir.

Может ли бесцельная или вовсе бессмысленная практика быть полезной? Да, особенно если она способствует смене ценностей (характера, идентичности) на более полноценные. 

Бывает и такое: вот два философа надумают пожениться, а потом вдруг возьмут, да и поссорятся из-за проблемы вагонетки.

Три типа кодекса романтических отношений:

1) этикет изнасилования;

2) этикет созависимости;

3) этикет ответственности. 

Метагеометрия

Философия - это метагеометрия (метафизика, метаэкономика), но НЕ всякая метагеометрия - это философия. И, в то же время, философия - это геометрия, а точнее - методологические (концептуальные, абстрактные) основания геометрии. 

Экономика - это геометрия обществ.

Физика - это геометрия галактик. 

Примеры метагеометрии: кибернетика, теория систем, психология, культурология, этика, аксиология. 

Философия как метагеометрия - это методологические (концептуальные, абстрактные) основания метагеометрических дисциплин. 

Метагеометрия может быть как нематематической (нестрогой, метафоричной), так и математической (строгой).  

Метагеометрию (в том числе метафизику) как таковую ошибочно сводить к определенной этике (политической философии), методологии (эпистемологии), эстетике (философскому искусству). Иными словами, с метафизикой (и вообще метагеометрией) как таковой ошибочно спорить.